О наших философских поисках

Описанные ниже наши стремления и поиски ни в коем случае не следует понимать как догматическое изложение определенной доктрины, как философию, школу или направление. Приведенные здесь направления поисков касаются не только философии, но и науки, в той ее части, которая еще не стала конвенциональной и подлежит обсуждению, допускает аргументированный поиск истины на основе имеющихся данных. Видимо, наиболее точно будет назвать их нашей программой, без ее понимания невозможно понять — что мы ищем, вокруг чего мы объединены и зачем мы занимаемся своими поисками.

Наша цель — не создание завершенной системы, наша цель — исследование и поиск. Если в ходе этого поиска какие-то положения или теории мы сочтем убедительно доказанными, они будут составлять наше мировоззрение, но именно в той ограниченной области, которой они касаются. У нас нет цели охватить все, но есть стремление разобраться в фундаментальных вопросах исходя из наиболее достоверных о них данных наших интуиций, чувств, логических конструкций, а также уже имеющихся результатов современной науки и философии. В качестве принципов поиска мы видим шесть ключевых идей.

Ключевые идеи

1. Ясность языка. Любое сочинение должно быть написано ясно, без лишних метафор, тумана, запутанности, двусмысленности и недосказанности. Должны быть прояснены используемые им термины, если это необходимо. Не должно быть противоречий внутри рассуждений. В этом смысле нам созвучны идеи аналитической философии в широком смысле.

2. Мы отвергаем любой необоснованный редукционизм ведущий к отрицанию у человеческой жизни смысла, лежащего за ее пределами. Не редукционизм как систематизация законов природы, а редукционизм как снятие наукой (скорее — материалистичной философией науки) самых общих философских понятий и концепций, без которых невозможно в принципе построение стройной системы взглядов, допускающих существования нетривиального смысла у нашей жизни. В качестве примеров приведем понятия “Я”, «квалиа», “свободы воли”, “ответственности”, “сознания”, “субъекта”, “этики”, а также любых нематериальных понятий, на основании которых могут быть основаны попытки осмысления человеческой жизни. Механизм этого снятия простой — эти понятия включаются в мир объектов естественно-научного рассмотрения путем поиска их коррелята, а их прежний смысл объявляется пустым, не содержащим ничего. Квинтэссенцией такого редукционизма является сциентизм (редукционистский материализм), он же — современный извод позитивизма. Впрочем, следует проводить различие между большинством подобных понятий и наукой как таковой, которая, в целом, не претендует на рассмотрение данных концепций (см. Пункты 4 и 5 о науке). Здесь важно понимать, что мы не отвергаем априорно любую теорию (которую разумно критиковать на основе других экспериментов или отсутствия относительно нее консенсуса в силу существования альтернативных теорий), которая так или иначе сводит более сложное явление к более простому. Мы будем рассматривать и следуя интеллектуальному долгу принимать любые теории при наличии фактов и непротиворечивой аргументации. Но при наличии достаточных контр-аргументов мы склонны в них сомневаться. Если есть шанс, есть подход или разумное возражение против таких теорий, мы будем его рассматривать, также со всей интеллектуальной честностью. Во всех вопросах, в которых по настоящее время продолжаются споры: индетерминизм против детерминизма, дуализм субстанции или свойств против монизма или элиминативизма и других, мы будем с большим вниманием относиться к тем теориям, которые допускают более сложное устройство мира, при этом мы готовы признать крах таких теорий и отказаться от них, если они будут с должным основанием отброшены в ходе разумной аргументации. Исходя из этого, мы будем пристально наблюдать за любыми новыми явлениями, за любыми теориями, которые открывают новые сущности, потому что они, показывая, что наш мир устроен сложнее, дают новый материал или основания, с помощью которых существующие редукционистские объяснения могут быть поставлены под сомнение. Если открытие нового закона об известном явлении как бы “сковывает” наш мир, ограничивает потенциальную его сложность или свободу, то открытие нового явления, нового факта, не согласующегося с существующими теориями и фальсифицирующего их — расширяет наше представление о действительности. Так квантовая физика расширила определенными ситуациями, явлениями и сущностями механистическое представление о мире, которое было максимально редукционистским. Мир, как выяснилось, имеет более сложную структуру, чем представлялось. Эти явления, и их исследования и являются для нас одним из тех источников, откуда неожиданно может прийти переворот в нашем представлении о мире и как следствие наши современные аналоги механистического представления о мире уйдут в глубокое прошлое. Это можно назвать нашим фокусом, но нельзя сказать, что мы смотрим только в этом направлении, для нас в первую очередь важен поиск истины в самом широком смысле, однако направление для этого поиска мы для себя видим в расширении горизонтов науки и философии, а не их сужении, а такое расширение возможно при максимальном адогматизме, в том числе отрицании догматизма редукционизма или сциентизма.

3. Принятие достижений современной науки. Мы полностью принимаем все те факты и консенсусные теории, которые в ходе научного процесса были признаны наилучшим образом согласующимися с наблюдаемой реальностью средствами современного научного метода. Наша цель — рассмотреть все известные данные, каким бы образом они не были получены. Мы не скованы ограничениями никакого порядка, кроме интеллектуальной честности и стремления к истине, открыты к источникам любых культур и языков. Если философские рассуждения рассматривают мир не тем способом, каким его рассматривает наука, это допустимо, они ни в коем случае не могут ее игнорировать или ей противоречить.

4. Неприятие расширенного толкования научных открытий, понимание ее границ. Мы часто слышим “наука доказала A”, тогда как при пристальном изучении исследований, на которые ссылаются чаще всего публицисты, или популяризаторы науки, можно убедиться, что наука доказала не “A”, а “A’ при условиях X, с вероятностью Y в ходе эксперимента Z”. Условия и вероятности здесь не так важны, сколько подмена терминов, которая часто происходит в подобных трактовка. Наука изучает объекты, которые подробно описываются в исследованиях. Эти объекты не следует смешивать с философскими категориями и понятиями, большинство ложных интерпретации научных опытов следует именно из такого смешения. Философские категории и понятия ближе к математическим объектам, чем к терминам, формулируемым посредством обобщения эмпирических данных. В связи с этим принципом мы очень осторожно подходим к научным выводам о базовых проблемах философии, так как наука имеет дело с объектами другой природы, чем это делает философия. И ответы, которые наука получает об этих объектах неприменимы к тем фундаментальным вопросам, которые изучает философия в рамках своих категорий.

5. Мы также понимаем ограниченность науки в том, что все ее выводы получены исходя из принятия определенной вненаучной картины мира, а также множества допущений о природе (постоянство законов, применимость индукции или дедукции, определенные концепции времени и пространства и проч.), которые ниоткуда не следуют, и их выбор в качестве основных является произвольным, удобным исключительно из практических соображений. Безусловно, текущие подходы к науке стоит признать успешными с точки зрения практических результатов, однако эти основания также должны стать предметом рассмотрения и исследования. Только так мы сможем продвинуться вперед и прийти к основаниями науки наиболее подходящим для описания все расширяющегося списка фактов реальности и соотношений между ними. Исходить из непогрешимости текущего подхода означало бы противоречить самому духу научного метода — постоянной перепроверке и поиску наилучшего решения. Мы видим так же в последнее время использование нестандартных подходов в науке, когда, например (см. S. Caroll, go.nature.com/nuj39z) отдельные исследователи отвергают принцип фальсифицируемости (не в коем случае не утверждаем, что он ложен, но констатируем, что такие утверждения имеют место в научной дискуссии) для своих теорий, что в принципе показывает нам отсутствие общей парадигмы для современной науки. Когда мы рассматриваем научные теории, нам всегда следует иметь в виду фактор научной парадигмы в том числе, понимать ее условность и противоречие не только философским представлениям о мире, но и другим парадигмам, используемым в науке.

6. Философия науки, таким образом — важнейшее направление для исследований в современной философии. Научный метод и процесс не существует в вакууме, а базируется на множестве концепций и практик без которых развитие науки невозможно. Понимая ограниченность и условность философских оснований науки (см. п. 5) мы открыты к рассмотрению разных философских построений, как классических, так и неклассических, которые показывают возможность вариативности в подходах к привычным вопросам. Мы открыты к любым философским концепциям, обладающим ясностью, внутренней непротиворечивостью и согласованностью с интуицией, а также с известными фактами о мире. В то же время мы понимаем, что рассмотрение этих теорий должно происходить с большой долей сомнения, аккуратно, ведь иначе мы рискуем погрязнуть в эпистемологической анархии по Фейерабенду с принципом “anything goes”. Такая точка зрения нам чужда.

О современной атмосфере и интеллектуальной честности

Итак, мы начинаем XXI век в атмосфере, которую образно можно охарактеризовать картиной выжженной земли и безвоздушного пространства. Человек, все его стремления, надежды и вся его суть есть, по мнению многих, всего лишь совокупность бездушного и хаотического столкновения частиц. Человек, как не сводимая к слепым процессам, описываемым математическими уравнениями, сущность, отменен. Весь его бытовой и культурный опыт сводится к эволюционной психологии и объясняется выживанием, приспособлением к среде, включая самые высокие его устремления и чувства. Весь его религиозный, выходящий за пределы обыденности, “пограничный” опыт признан, максимум, частным случаем, опыта психоделического. Если мы посмотрим на полки книжных магазинов, посвященные объяснению научных концепций для широких кругов людей, мы увидим практически полный консенсус в понимании человека — как суммы химических процессов в мозге, обусловленность его воли, желаний и чаяний эволюционными процессами и полное отсутствие всяких смыслов к существованию, кроме как произвольных, придуманных просто для того, чтобы не сойти с ума, без всякой достоверной, если угодно, метафизической обоснованности. Человек в такой парадигме — просто кукла в театре, манипуляции с которой производят безликие силы природы и биохимические процессы.

Эта та атмосфера, в которой существует значительная часть современных мыслящих людей и из который мы также вынуждены исходить. Мы не принимаем такого взгляда, но мы понимаем, что он в современной дискуссии о вечных проблемах подчас существует по умолчанию. Альтернативные представления могут представляться маргинальными для определенного круга исследователей.

Мы видим достаточные основания полагать, что это не так. Что есть надежда. Наше чаяние, наш, если можно так выразиться, импульс исходит из стремления выбраться из сложившейся ситуации. Однако мы не намерены, как многие, уходить в комфортный кокон разработанных философских систем прошлого и делать вид, что современной науки, ее достижений, подходов и положений не существует. Мы готовы к диалогу на этом языке, мы его знаем. Готовы предлагать альтернативы редукционизму не исходя из сложившихся теорий, которые давно отвергнуты наукой, а исходя из идей, которые с ней вполне совместимы, либо ей не противоречат. Мы готовы рассматривать существующие теории такими, какие они есть, изучать их, комментировать.

Мы не против редукционизма как такового, мы против той атмосферы пустоты, “несчастного сознания” и отсутствия смысла, к которой пришла современная мысль в своем магистральном направлении. Таким образом, можно выделить два типа редукционизма, один из которых (слабый) будет связан со сведением неизвестных науке явлений к четкому набору законов и мы его находим положительным, при том, что нас больше интересует поиск и осмысление новых явлений, концепций, подходов, который бы расширяли физическую и шире философскую картину мира. А другой тип редукционизма (сильный) будет по большей части спекулятивным, построенным не на самих научных теориях, а на интерпретации выводов из этих теорий, которая часто строится на смешении разных понятий, типов явлений, игнорировании таких безусловных интуитивных вещей как qualia и категориальной ошибке. А также отношение к процессам, относительно которых есть много гипотез и мало фактических данных как к прозрачным, понятным и изученым. Именно такой типу редукционизма мы склонны считать необоснованным. Как уже было многими подмечено, теории редукционизма, взятые в своих сильных формулировках опровергают сами себя. Если наш мозг — всего лишь хаотичное движение электрических импульсов, так как мы можем доверять его выводам об истине, в частности, его выводам о своем собственном составе и механизмах работы? Если все, что у нас есть — ментальные образы мира, конструируемые мозгом, то каким образом мы в принципе заключили, что существует объективная реальность, образы которой мы воспринимаем, если доступ к ней у нас отсутствует, включая и сам наш мозг, также являющийся для нас в виде ментального образа?

Данный текст был написан не как строгая формулировка основных направлений современной интеллектуальной истории, но как призыв к диалогу, как призыв к людям, которые мыслят схожим образом и готовы к нам присоединиться для совместных поисков новых подходов, идей, дающих новые ответы на те вопросы, на которые казалось, бы получены ответы, но если начать подробно анализировать логику, согласно которой получены эти ответы, то она часто представляется несостоятельной, базируется не на строгой науке, а на спекуляциях, которые произвольным и сомнительным образом трактуют научные данные, наделяя их применимостью к вопросам, к которым они часто не применимы.

Мы видим одной их из своих целей разработку, исследование когерентных и непротиворечивых философских теорий совместимых с существованием смысла у человеческого существования в нашем мире, а также совместимых с лучшими физическими теориями и имеющимися эмпирическими фактами о наблюдаемой реальности.

Отметим также, что мы видим свою деятельность не как противостояние неким противникам, “редукционистам”. Наша деятельность это в первую очередь независимое от любых заранее принятых положений или заранее принятого отрицания любых положений честное интеллектуальное предприятие. При рассмотрении любых теорий мы должны быть беспристрастны и только в том случае, если мы найдем убедительное не-редукционистское объяснение тому или иному явлению, мы сможем с чистой совестью его принять. Перед этим необходимо подвергнуть его всем тем же сомнениям, которым его бы подверг любой беспристрастный наблюдать. Без этого мы были бы сектой, столь же далекой от современного естествознания и передовых исследований, как и те люди, что убегают от них в свои представления, игнорирующие современный мир и все факты, которые вполне обоснованно обнаружила о мире современная наука. Люди, которые ищут истину, не могут так себя вести, а в конечном итоге, в этом состоит наша глобальная цель.

NB к пункту 2. Здесь важно отметить, что мы не столько сомневаемся в научных теориях, сколько в их редукционистских интерпретациях. Однако, подобный аргумент можно применить так же к некоторым научным теориям, к той их части, что является дискуссионной и к той их части, которая была опровергнута в некоторых положениях другими экспериментами, пусть даже частично. Именно поэтому мы не стали делить на две части данный пункт, один из которых бы относился к актуальным теориям современной науки, а другой к философии науки. Мы посчитали для более подробного разбора их разумно было объединить, так как философия науки неразрывно связана с данными науки. Во многих вопросах, таких как, к примеру детерминизм, очень трудно понять, где заканчивается наука и данные опыта, а где начинается философия науки как их интерпретация. Чем сложнее явление или понятие, тем большую роль играет философия науки в ее интерпретации. Более того, сами ученые XX века (Бор, Эйнштейн) признавали важность философских идей для развития науки.

NB к NB к пункту 2 Следует также отметить, что мы признаем за наукой ее автономию и отвергаем желание строить научные теории исходя из заранее выбранных метафизических положений.